Яха Ута тут же превратился в волка и в одиночку пошел на кровопийцу. Таха Аки, его третья жена и сыновья, а также другие старейшины последовали за ним. Сначала они не могли найти существо, хотя повсюду виднелись следы атаки: изуродованные тела, некоторые обескровленные, лежали на земле, указывая, где она прошла. Услышав крики, они поспешили к бухте.

Несколько квилетов попытались скрыться на лодках. Холодная женщина поплыла за ними, как акула, и, пользуясь своей невероятной силой, отломала нос лодки. Когда лодка пошла ко дну, женщина поймала беглецов и убила их. Увидев огромного волка на берегу, она забыла про барахтающихся квилетов и поплыла с невероятной скоростью. Вышла на берег, мокрая и сияющая красотой, и встала перед Яха Ута. Указала на него белым пальцем и спросила что-то непонятное. Яха Ута ждал. Они дрались почти на равных: женщина была слабее своего друга, но Яха Ута оказался с ней один на один и никто не отвлекал ее внимания на себя. Когда Яха Ута проиграл, Таха Аки возмущенно закричал. Неуклюже прыгнул вперед и превратился в старого волка с поседевшей мордой: в теле, хотя и старом, жил дух великого вождя-призрака, и ярость придала ему сил. Схватка возобновилась. На глазах третьей жены Таха Аки погиб ее сын. Теперь сражался муж, и не было никакой надежды на его победу. Она слышала рассказы очевидцев о кровопролитии и знала историю первой победы Яха Ута, когда отвлекающий маневр брата спас его.

Третья жена выхватила кинжал у одного из стоявших рядом сыновей: все они были еще мальчиками, и, если погибнет их отец, они тоже умрут. Она бросилась на Холодную женщину с кинжалом. Та улыбнулась, едва обратив внимание на слабую человеческую женщину с ножом, который не мог даже поцарапать твердое как камень тело – кровопийца собиралась нанести Таха Аки смертельный удар. И тогда третья жена сделала нечто совершенно неожиданное: упала на колени у ног Холодной женщины и воткнула кинжал в собственное сердце. Кровь хлынула, потекла по пальцам третьей жены и брызнула на Холодную женщину. Та не смогла устоять перед соблазном свежей крови, вытекающей из теплого тела. Инстинкты заставили ее повернуться к умирающей женщине и на секунду забыть обо всем, кроме собственной жажды. И тогда Таха Аки вцепился ей в глотку. Это был еще не конец схватки, но теперь к Таха Аки пришла подмога. Увидев, как умерла их мать, двое сыновей пришли в такую ярость, что, несмотря на слишком юный возраст, превратились в волков. Вместе с отцом они прикончили кровопийцу. Таха Аки не пришел обратно к своему племени. Никогда не превратился обратно в человека. Целый день он пролежал возле тела третьей жены, рычанием встречая всякого, кто пытался к ней прикоснуться, а потом ушел в лес и больше не вернулся. С тех пор Холодные появлялись редко. Сыновья Таха Аки охраняли племя, пока не подросли их собственные сыновья. Тогда племени вполне хватало двух-трех защитников. Время от времени в наши земли забредал кровопийца, не ожидая наткнуться здесь на оборотней. Иногда волк умирал, но стая никогда не несла таких огромных потерь, как в первой битве. Волки научились сражаться с Холодными и передавали это знание от волка к волку, от духа к духу, от отца к сыну. Время шло, и потомки Таха Аки перестали превращаться в волков, когда достигали зрелости. Лишь изредка, если поблизости появлялся Холодный, волки возвращались. Кровопийцы всегда приходили по одному или по двое, и стая оставалась маленькой. Однажды появилась целая банда, и ваши прадеды приготовились с ними сражаться. Но вожак чужаков уважительно разговаривал с Эфраимом Блэком и обещал не причинять зла квилетам. Его странно желтые глаза подтверждали, что это не обычные кровопийцы. Волков было слишком мало: Холодные могли бы и не предлагать заключение мира, они бы все равно победили. Эфраим согласился. И чужаки выполняли свои обязательства, хотя их присутствие привлекало других. Кроме того, большое количество Холодных увеличило число волков в стае, – сказал Старый Квил – и мне показалось, что на мгновение его черные глаза, почти утонувшие в морщинах, задержались на мне. – Такого племя еще не видело со времен Таха Аки. – Он вздохнул. – Так сыновья нашего племени снова несут это бремя и приносят жертву, которую когда-то приносили их отцы.

За этими словами последовало долгое молчание. Живые потомки героев легенд смотрели друг на друга с печалью в глазах. Все, кроме одного.

– Тоже мне бремя, – тихо фыркнул Квил. – По-моему, это здорово! – Он слегка оттопырил нижнюю губу.

Напротив него, по другую сторону затухающего костра, Сет Клируотер согласно кивнул – в его широко распахнутых глазах светилось восхищение братством защитников племени.

Билли крякнул, и волшебство растаяло на угольях костра. Внезапно мы вновь оказались сидящими в кругу друзей. Джаред бросил камешек в Квила, тот подскочил, и все засмеялись. Начались приглушенные разговоры, насмешливые и обыденные.

Ли Клируотер по-прежнему не открывала глаз. Мне показалось, что на ее щеке блеснула слезинка, но через секунду пропала.

Мы с Джейкобом не проронили ни слова. Он неподвижно сидел рядом со мной, ровно и глубоко дыша: похоже, задремал.

Мои мысли бродили за тысячу лет отсюда. Я думала не про Яха Ута и других волков, и не про прекрасную Холодную женщину – вот ее-то я как раз очень легко могла себе представить. Нет, я думала о человеке, не имевшем ни малейшего отношения к магии: пыталась вообразить, как выглядела женщина без имени, которая спасла целое племя – третья жена Таха Аки.

Всего лишь обычная женщина, не наделенная никакими особыми талантами и силами. Слабее и медлительнее любого из чудовищ древней легенды. Но именно она стала ключом и решением проблемы. Она спасла мужа, сыновей и все племя.

Жалко, что ее имя забылось…

Кто-то потряс меня за плечо.

– Белла! – сказал Джейкоб мне прямо в ухо. – Мы приехали.

Я моргнула, сбитая с толку: костер вдруг исчез. Уставилась во внезапно наступившую темноту, соображая, где мы находимся, и не сразу поняла, что мы больше не на скале: я осталась наедине с Джейкобом. Он по-прежнему обнимал меня за плечи, но мы сидели не на земле.

И как это я попала в машину Джейка?

– Вот черт! – ахнула я, догадавшись, что заснула. – Который час? И где этот дурацкий мобильник? – Я лихорадочно похлопала себя по карманам и ничего не нашла.

– Успокойся. Еще даже не полночь. И я уже позвонил ему вместо тебя – он ждет вон там.

– Полночь? – повторила я, все еще ничего не соображая.

Посмотрела в темноту, и сердце забилось чаще: в тридцати ярдах виднелся силуэт «вольво». Я протянула руку к дверце.

– Держи, – сказал Джейкоб, передавая мне что-то маленькое – мобильник!

– Ты позвонил Эдварду вместо меня?

Глаза уже достаточно привыкли к темноте, и я различила сияющую улыбку на лице Джейкоба.

– Я решил, что если буду паинькой, то мы будем видеться чаще.

– Спасибо, Джейк. – Его поступок тронул меня. – Правда, спасибо тебе большое. Особенно за приглашение на вечеринку. Это… – Ну что тут скажешь? – В общем, было очень здорово.

– А ты уснула и не видела, как я проглотил корову целиком! – засмеялся Джейкоб. – Да нет, я рад, что тебе понравилось. Мне… было приятно. Быть там с тобой.

В темноте какая-то бледная фигура промелькнула на фоне черных деревьев. Эдвард места себе не находит?

– Похоже, ему не терпится, – сказал Джейкоб, заметив, что я отвлеклась. – Иди уж. Только возвращайся поскорее, ладно?

– Конечно, Джейк, – пообещала я, открывая дверцу.

Повеяло холодом, и я задрожала.

– Спокойной ночи, Белла. Спи спокойно – я буду тебя охранять.

Я уже почти вылезла из машины, но тут помедлила.

– Джейк, не надо. Отдохни, ничего со мной не случится.

– Конечно, конечно, – снисходительно согласился он.

– Пока, Джейк. Спасибо.

– Пока, Белла, – прошептал он, когда я помчалась в темноту.

Эдвард поймал меня на границе.

– Белла! – с облегчением сказал он и крепко обнял меня.

– Привет! Извини, я задержалась. Уснула и…

– Я знаю. Джейкоб рассказал. – Эдвард двинулся к машине, и я поплелась рядом. – Ты устала? Я могу понести тебя на руках.

– Нет, все нормально.

– Давай-ка отвезем тебя домой и положим в постель. Как вечеринка?

– Здорово! Жалко, что тебе нельзя было прийти. Это не объяснишь словами. Отец Джейка рассказывал старые легенды, и это… это было настоящее волшебство.

– Ты мне непременно обо всем расскажешь. Только выспишься сначала.

– Я не смогу рассказать как следует, – ответила я и зевнула во весь рот.

Эдвард хмыкнул. Открыл дверцу, посадил меня на сиденье и застегнул ремень безопасности.

Вспыхнули яркие огни фар и скользнули по нам. Я помахал Джейкобу, но не знаю, видел ли он меня.

Чарли отнесся к моему позднему появлению гораздо спокойнее, чем я ожидала: Джейкоб и ему позвонил. Добравшись до своей комнаты, я вместо того, чтобы завалиться в постель, выглянула в открытое окно, ожидая возвращения Эдварда. Ночь неожиданно оказалась почти по-зимнему холодной. На скалах, где постоянно дует ветер, я этого как-то не замечала: скорее всего благодаря близости Джейка, а вовсе не из-за костра.

Пошел дождь, и ледяные капли упали мне на лицо.

В темноте можно было разглядеть разве что треугольные силуэты елок, которые сгибал и тряс ветер. Но я все равно напрягала зрение, выискивая другие формы. Что-то проскользнуло, как привидение, в черноте ночи… Может, это был огромный волк… Я слишком плохо видела в темноте.

Потом что-то зашевелилось рядом со мной: Эдвард проскользнул в открытое окно. Его руки были холоднее дождя.

– Джейкоб тоже там? – Я задрожала, когда Эдвард притянул меня к себе.

– Да… бродит поблизости. А Эсми пошла домой.

Я вздохнула.

– Такая холодина. И сырость. Глупо сейчас торчать на улице. – Меня опять пробрала дрожь.

Эдвард рассмеялся.

– Белла, это только для тебя холодно.

В моем сне той ночью тоже было холодно – может быть, потому, что я спала в объятиях Эдварда. Мне снилось, что я мокну под дождем на улице, ветер развевает волосы, мешая смотреть. Я стою на каменистом полумесяце Первого пляжа, пытаясь разглядеть мелькающие на берегу силуэты, едва заметные в темноте. Сначала я не могла разобрать ничего, кроме белого и темного пятен, бросающихся навстречу друг другу и расходящихся в стороны. Внезапно луна засияла сквозь просвет в облаках, и картина стала четко различимой.

Розали, с мокрыми золотистыми волосами, спадающимися ниже колен, набрасывалась на огромного волка с серебристой от седины мордой, в котором я почему-то узнала Билли Блэка.

Я бросилась бежать, но двигалась с раздражающей медлительностью, как всегда бывает во сне. Тогда я попыталась закричать, остановить их, но мне не удавалось произнести ни звука. Я замахала руками в надежде привлечь их внимание. Что-то блеснуло, и я вдруг поняла, что в правой руке зажато длинное, острое лезвие – древнее, сделанное из серебра и покрытое сухой коркой почерневшей крови.

Я отшатнулась от ножа и открыла глаза – вокруг тишина и темнота моей спальни. Прежде всего я поняла, что не одна, и прижалась лицом к груди Эдварда, зная, что сладкий запах его кожи – лучшее средство от любых кошмаров.

– Я тебя разбудил? – прошептал Эдвард.

Зашуршала бумага, зашелестели страницы и что-то легкое со стуком упало на деревянный пол.

– Нет, – пробормотала я, с удовольствием ощущая, как его руки обхватили меня покрепче. – Просто дурной сон приснился.

– Расскажешь?

Я помотала головой.

– Слишком устала. Может, утром, если не забуду.

Его тело затряслось от беззвучного смеха.

– Ладно, утром, – согласился он.

– Что ты читаешь? – сонно спросила я.

– «Грозовой перевал».

Я нахмурилась.

– Тебе же, вроде, не нравилась эта книга.

– Она лежала на видном месте, – пробормотал он. Его мягкий голос убаюкивал. – Кроме того, чем больше времени я с тобой провожу, тем лучше понимаю человеческие чувства. Оказывается, Хитклифу можно посочувствовать, что раньше мне бы и в голову не пришло.

Я вздохнула.

Эдвард сказал что-то еще, что-то тихое и невнятное, но я уже спала.

Рассвет оказался серым и застывшим. Эдвард спросил про мой сон, но я уже толком ничего не помнила. Вспоминалось только, что было холодно, и я очень обрадовалась, когда, проснувшись, обнаружила рядом Эдварда. Он поцеловал меня – долгим поцелуем, от которого сердце заколотилось, – и ушел домой, чтобы переодеться и взять машину.

Я быстро оделась: особо выбирать не из чего. Неважно, кто именно стащил мои шмотки из корзины для грязного белья, важно, что одежды почти не осталось. Если бы ситуация не была такой пугающей, то я бы порядком разозлилась.

Уже собираясь пойти вниз, чтобы позавтракать, я заметила «Грозовой перевал». Потрепанная книжка лежала на полу – там, куда ее уронил Эдвард, – послушно раскрытая на той странице, которую он читал.

Я с любопытством подняла ее, пытаясь припомнить, что говорил Эдвард. Что-то о сочувствии – и не кому-нибудь, а Хитклифу. Быть того не может – вот уж это мне наверняка приснилось!

Четыре слова на странице зацепили взгляд, и я наклонилась, чтобы внимательнее прочесть абзац. Это оказались слова Хитклифа, и я хорошо их знала:

«В этом видно различие между его любовью и моей: будь я на его месте, а он на моем, я, хоть сжигай меня самая лютая ненависть, никогда бы я не поднял на него руку. Ты смотришь недоверчиво? Да, никогда! Никогда не изгнал бы я его из ее общества, пока ей хочется быть близ него. В тот час, когда он стал бы ей безразличен, я вырвал бы сердце из его груди и пил бы его кровь! Но до тех пор – если не веришь, ты не знаешь меня – до тех пор я дал бы разрезать себя на куски, но не тронул бы волоска на его голове!».

Мое внимание привлекли слова «пил бы его кровь».

Я вздрогнула.

Да уж, мне наверняка приснилось, что Эдвард хорошо отозвался о Хитклифе. И вряд ли он читал именно эту страницу. Книга могла упасть и раскрыться на любом месте.

« Назад   К оглавлению   Дальше »